Я не сомневаюсь, что на иврите все так, как Вы сказали (сам я, к большому моему сожалению, иврит не знаю). Но, строго говоря, из этого не следует, что и по-русски должно быть так же. Надо все-таки смотреть, какая сложилась традиция словоупотребления. Например: по-немецки, несомненно, Хайне, но раз уж сложилось - Гейне, пишем, и даже произносим (когда говорим по-русски), Гейне. Такоже история, сколько "н" должно быть по-русски в слове Таллллинннннн.
Надо сказать, что некоторая озадаченность возникла (вроде как в известном анекдоте - бороду под одеяло или на одеяло). Но пока не знаю, как ее снять. Менять радикально последнюю строчку все же не хочется, хотя чисто технически понятно, как это сделать. И даже разными способами.
В школьную программу я не стремлюсь. Так ведь не спросят. И портрет в учебник поместят, а школьники будут пририсовывать усы и бороду (в лучшем случае). А уж как над фамилией будут глумиться... Впрочем, настоящие классики, как всегда, тему раскрыли давным-давно:
Когда под забором в крапиве Несчастные кости сгниют, Какой-нибудь поздний историк Напишет внушительный труд.
Вот только замучит, проклятый, Ни в чем не повинных ребят Годами рожденья и смерти И ворохом скверных цитат.
Печальная доля — так сложно, Так трудно и празднично жить, И стать достояньем доцента, И критиков новых плодить.
Зарыться бы в свежем бурьяне, Забыться бы сном навсегда! Молчите, проклятые книги! Я вас не писал никогда!
Re: ...стоит на опасном пути
Надо сказать, что некоторая озадаченность возникла (вроде как в известном анекдоте - бороду под одеяло или на одеяло). Но пока не знаю, как ее снять. Менять радикально последнюю строчку все же не хочется, хотя чисто технически понятно, как это сделать. И даже разными способами.
В школьную программу я не стремлюсь. Так ведь не спросят. И портрет в учебник поместят, а школьники будут пририсовывать усы и бороду (в лучшем случае). А уж как над фамилией будут глумиться... Впрочем, настоящие классики, как всегда, тему раскрыли давным-давно:
Когда под забором в крапиве
Несчастные кости сгниют,
Какой-нибудь поздний историк
Напишет внушительный труд.
Вот только замучит, проклятый,
Ни в чем не повинных ребят
Годами рожденья и смерти
И ворохом скверных цитат.
Печальная доля — так сложно,
Так трудно и празднично жить,
И стать достояньем доцента,
И критиков новых плодить.
Зарыться бы в свежем бурьяне,
Забыться бы сном навсегда!
Молчите, проклятые книги!
Я вас не писал никогда!