Записки Летучего/Летающего Медведя

Век расшатался. Век сошел с ума.
Одни стерилизованные кошки
Достоинство блюдут, хотя б немножко,
Собою населяя форумА,

Или какую там еще холеру.
Руины, в общем. Заросли колонн,
Поставленных давать отпор, заслон,
Иль укреплявших истинную веру.

Теперь тут делать нечего коту.
Вылизывать прилежно пустоту,
Простершуюся там, где были муди?

Иль, может, об империях скорбя,
Воображать Тиберием себя?
Коты, они, вообще-то, тоже люди.

(Посвящается bobka)

Зарыдают лоси,
Загрустит барсук
(В. Шефнер)

Болтается в петле,
Болтается без дела,
Как дикий обезьян
На собственном хвосте,
Вполне уже совсем
Бессмысленное тело,
На, в общем, небольшой,
Но страшной высоте.

Так вот она, любовь,
Что двигает светила,
Но только иногда
Бывает очень зла.
Не лучше ль за бухлом
Сгонять, раз не хватило,
Иль мирно забивать
С соседями козла?

Не лучше ль никогда
С жестокими не знаться,
Не писать кипятком
От пламенных страстей?
А вместо чем с бабьем -
Духовно развиваться
И вдумчиво внимать
Последних новостей?

Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге...
(С. Есенин)

Если скажешь "халва" -
Станет сладко, такая примета.
Есть забвенья трава,
А вот корня бессмертия нету.
Все таскаешь слова
Из огня, как таскают каштаны.
На плечах голова,
В голове шебуршат тараканы.
Там прибраться пора,
Накопилось порядочно хлама.
Просыпаясь с утра,
Ожидаешь Грядущего Хама.
От нехватки Добра
Повторяешь священные мантры.
Говорят, что вчера
Плыли в нашей реке саламандры.
Видно, с ними война,
Как писал один чех пред войною.
Все накрыла волна.
Ну и как теперь жить под волною?

Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города
(Н. Гумилев)

Если выкрикнуть "Ура!"
И вложить всю душу в это,
С места сдвинется гора
И припустит к Магомету.

Если скажешь "Ё-моё!",
Но с душою, с выраженьем,
Станет правдою вранье,
А победа - пораженьем.

Если нахер всех послать,
Без изьятья, абсолютно,
Воцарятся тишь да гладь,
Станет пусто и безлюдно.

И улыбка, без сомненья,
Вдруг коснется ваших глаз,
И хорошее настроение
Не покинет больше вас.

В городе, захваченном Драконом,
Вообще не было ни одного человека.
Есть действительно принципиальная разница
Между теми, кому положена одна голова,
И теми, у кого их может быть три.
Но в числе "три" в данном случае
Нет ничего особенного, тем более -
Мистического. При необходимости,
У дракона может быть хоть двадцать тысяч
Голов. Именно столько их там и было -
Так называемое население вольного города.
Ланцелот был не первым и не последним
Рыцарем, попавшимся в эту ловушку
И явившимся, чтобы освободить Дракона
От самого Дракона. В процессе борьбы
Он перестал быть наивным рыцарем,
А сделался настоящим реальным политиком,
Которому время от времени удавалось
Разоблачать сущность Дракона в глазах Дракона,
А пару раз даже и срубить голову или две.
Через какое-то время он искренне разучился
Отличать поражение от победы и объявил
Об освобождении города, и при этом
Даже не врал, во всяком случае - субъективно.
За пятьсот лет владычества Дракона
Подобная участь постигла всех
Когда-либо существовавших рыцарей,
Которых именно поэтому больше нет на свете.
Дракон, судя по всему, жив по-прежнему
И даже не особенно скрывается, так как не от кого.
Но, все-таки, точное количество
Его многократно расплодившихся голов
Держится в секрете - исключительно
Из гуманных соображений. Чтобы
Никого понапрасну не расстраивать.

Теоретически, я знаю, что мы живем при смене эпох,
От старого возрождения к новому средневековью.
Практически, мне это все глубоко пох.
Вот сегодня: купили картошечки и свеклы с морковью,
Для селедки под шубой, в порядке псевдопраздничных дел.
Я не загадывал дальше, чем до пятидесяти, а вот поди-ка.
Селедка тут, правда, другая, раньше я сырую рыбу не ел,
Но как скажешь "раньше", сразу получается Орфей и Эвридика.
Портвейн тут - не таджикский "Памир", а первейший сорт,
Прямо из города Порто, где, кстати, я тоже успел засветиться.
Свечек не будет - их нужно столько, что не поместятся на торт.
На свете счастья нет, но есть заменяющая его синяя птица.

Приснилось странное, исполнено печали,
Как будто пылью припорошены слова,
Как будто с неба сшелушилась синева,
Как будто вечность на заплеванном вокзале,

Как будто ржавчина в крошащемся металле,
Как будто дохлый пес живого лучше льва,
Как будто жажда жить бессмысленно жива,
Когда любовь, надежда, вера перестали.

Как тряпкой слово неприличное с доски,
Поспешно память все подробности тоски
Стереть успела, ради завтрашних занятий.

И хорошо. Во сне бываем мы близки
К местам глубоким, где зыбучие пески
Уже не выпустят из приторных объятий.

В арку каменную светит
Одинокая звезда.
Есть пока что на планете
Очень славные места.

Тихой сапой Аппенины
Растворяются в ночи.
Просто сердца именины.
Недержание речи.

В горле булькают нелепо
В хлам истертые слова.
Дали зрелищ, дали хлеба,
Остальное трын-трава.

Войдя через известные ворота
(Убить Макбета шансов никаких),
Пошебуршился, сколько мог - и стих,
Как повелела матушка-природа.

Скользнув, как нИндзя (или как ниндзЯ?),
Из матки в гроб... Ну, правда, есть детали,
О том, как дни и годы пролетали,
Но вот зачем - понять никак нельзя.

За ним следили ангелы с небес
И волновались: Ну, давай, чего там...
Все обернулось скверным анекдотом,
Без юмора, и смысла тоже без.

Корм снова оказался не в коня.
И каждый раз такая вот фигня.

( Эпиграфы )

Не ведает балованный Фортуной,
Сколь много раз он чудом уцелел.
Мог заболеть тем-сем - не заболел,
На нож не напоролся ночью лунной,

Чуть разминулся с бешеной лисой,
В лесу гуляя, и не унывает,
И никогда он дома не бывает,
Когда приходит Кое-Кто с Косой.

Но для чего Фортуной он храним
От клеветы, чумы, ножа и пули?
А просто та по жизни капризуля,
И нрав ее вообще необъясним.