Записки Летучего/Летающего Медведя

Мне наплевать на бронзы многопудье,
Мне наплевать на мраморную слизь
В. В. Маяковский

Я памятник себе воздвиг под Новый год
Не примешь меры сам другой не возведет
Работаешь как лось весь год и вот гляди
Тот високосный гад остался позади

Я памятник воздвиг за то что я живой
И изредка способен глупой головой
Подумать кое что о чем нибудь таком
Что от восторга только писать кипятком

Я памятник воздвиг в двенадцатом году
Поскольку он не весь ушел на ерунду
И есть что вспомнить мне и есть что про меня
А мраморная слизь она вообще хуйня

Река времен еще Державин говорил
Уносит в океан премного харь и рыл
И мне когда-то в путь и мне придет черед
Но то что прожил я никто не отберет

Смерть никто, канцеляристка, дура...
А. Тарковский

Ночь, улица, канал, трагедия, в натуре.
Герой иных миров, хомяк в тигриной шкуре.
Копье, кинжал и меч под слоем душной пыли.
Мы были в тех мирах, но только все забыли.
Вот Сириус взошел, звезда собачьей смерти.
Что наша жизнь? Сюжет Шекспиру или Верди.
Шуты, и короли, и дочки с женихами,
А если продадут, то точно с потрохами,
И правду, что внутри, всю выпустят наружу.
Не лили в чашу яд, зато насрали в душу.
Смерть, говорят, никто, канцеляристка, дура.
Хоть рыцаря с мечом, хоть с лирой трубадура,
Хоть Цезаря ей дай - всех пустит на замазку.
Ну что ж, мы рождены, чтоб смертью сделать сказку.

Где свет, а где конец. Ночной кошмар,
Согласно древней мудрости тольтеков,
Китайцев, кельтов, прочих Улугбеков
И телескопа с Маунт Паломар,

Отменит все. Ни света, ни конца,
Ни жизни, ни любви, ни смерти даже,
Ни труб с органом. Все на распродажу.
Без оливье, селедки, холодца,

Без водки, виски, прочих "С легким паром",
Предательства, насилья и вранья,
Возможности напиться, как свинья
Иль хапнуть безвозмездно, то есть - даром...

Нет, пронесло. Несемся по орбите
И в этот раз не вылетим в кювет.
Ну, если так, спокойно дальше спите
И принимайте бред ночной за свет.

Когда убьют, увидят все, как есть,
Проявят правду черенком лопаты.
Оно вообще отличные ребята,
Но невидимке лучше к ним не лезть.

Толченое стекло, вот это жесть.
Над Англией бывают стеклопады.
Босым ходить действительно чревато.
Но ведь чревато все, прошу учесть.

Чревато быть непонятым героем,
Ходить чревато всюду только строем,
В Кейптаун плыть с какавой на борту...

Толпа - вот невидимка, что в законе,
Когда смешались в кучу люди, кони
И черт с кошачьей головой во рту.

Из ничего и выйдет ничего. Так сказал король.
А, что может знать об этом сумасшедший старик,
В конце мечтавший спеть по-птичьи - чирик, чирик,
Но не получивший в спектакле даже и эту роль.

Без бумажки ты букашка. Вот чего он не учел.
Он, поди и не знал, что такое визы и паспорта.
Человек один (без документа) не может ни черта.
Общественное животное, типа муравьев или пчел.

Раньше были крутые чуваки, Диоклетиан, например,
Способные сказать - все достало, ебись оно в рот,
Лучше заведу себе какой-нибудь сад или огород
И буду жить безгрешно и просто, как юный пионер.

Лир конкретно не понял - уже не римские времена,
Да и там бывало всякое, Светоний соврать не даст.
Сколько отброшенных коньков, сколько склеенных ласт.
Тому, кто попал на трон, осторожность точно нужна.

А сойти с него так, чтобы жопу не порвать, как Тезей,
Не так-то просто, вообще прирастешь, что твой Пирифой.
Лучше прежде, чем сесть, хорошенько подумать головой,
И потом никого не слушать, особенно ближайших друзей.

Год большой охоты на сардельку и сосиску:
Сетями, авоськами... гарпунами - не по чину.
Такое дело никогда не обходится без риска.
Многих насовсем уволокло в житейскую пучину.

Год, когда на небе проступали странные знаки,
А в зоопарке, говорят, списали и съели медведя.
Никто еще и слыхом не слыхал о туалетной бумаге,
Но и не тырил все, что хоть немного сделано из меди.

Год, когда Плиска была чем-то из жизни маркизов,
А плодово-ягодное вполне себе считалось за напиток.
И ведь было место подвигу, и азарт, и кураж, и вызов.
Кто ж знал, что жизнь вся состоит из незасчитанных попыток.

Муравей спешил по своим делишкам.
Нравы в муравейнике, ох, суровы:
Принеси еду, или стань едою.
Тут-то и влип он.

И теперь лежит во гробу янтарном,
Словно в пирамиде иль мавзолее.
Миллионы лет проползают мимо,
А ему похрен.

Будь ты хоть Аттилой, хоть Чингисханом,
Хоть Петром Великим, хоть невеликим,
Никому настолько не светит вечность,
Как муравьишке.

Это хорошо, не люблю тиранов.
Нравы в человейнике, ох, суровы.
Знаем про величье мы всё, спасибо,
Лучше не надо.

Но с другого боку взглянуть на это -
Фигли ж говорят: "Доброта бессмертна"?
Муравьишка, чай, был не мать Тереза,
А сохранился.

Боги захотят - одарят бессмертьем,
Чисто по приколу, заслуг помимо.
Так вот побежишь, шевеля усами,
Плюх - и готово.

Потому не требуй с судьбы расписки
И не хлопочи о посмертной славе.
Думаешь, ему сейчас очень клево
В брошке янтарной?

В самом разнаисветлейшем будущем найдутся
Те, кто точно знает волшебное слово "нельзя"
И всегда готовы делом подкрепить это знание.
Если уж обнажили чего в таверне или корчме,
То оно выстрелит так, что мало не покажется.
Нужно просто забыть о том, что ты человек,
И помнить исключительно о своей принадлежности
К человечеству, дрессированному Левиафану,
Инкубаторскому семени, выкормышам мокрецов,
Внезапно очнувшимся на курортной планете,
Впоследствии засыпанной пеплом и снегом,
Но снова и снова принимающимся за свое.
Наука занимается не счастьем человеческим,
Счастьем человеческим занимаются слегачи.
Когда-то было понятно, почему это плохо,
Потом забылось. Неважно, от чего балдеть,
И говорящий клоп не хуже изобретателя
Эвристической машины с неонкой внутри,
От которой никто не уйдет обиженным,
Даже после целой дюжины мясорубок.
И мы прошли полосу белого опасного моха,
Потом прошли полосу красного опасного моха
И узнали, как мертвое делать живым и наоборот.
Останется от всего только маленький скальпель,
Говорящий с посланцами прогресса на их языке,
Но люди с сиреневым туманом вокруг голов
Будут по-прежнему вещать о боях и победах.
Потом нужно будет уйти, одержание потому что,
Нельзя жить в этом месте, нехорошее это место,
А где другое место, и есть ли у спрута сердце -
Я искал его, и я даже видел Красное Здание,
И хотел дойти до края мира, но мне сказали,
Что эта дорога приведет к океану смерти,
И я убоялся смерти, а пуще того - океана
И повернул обратно. И с этих пор предо мною
Все тянутся кривые, глухие, окольные тропы.

Душа, как замок Синей Бороды.
Не надо трогать потайные двери.
Хозяин строг. Чуть что - и к высшей мере.
За дверью труп. Возможно, это ты,

Навспоминавший всякой ерунды
Про жизнь глухих провинций и империй,
Где рос ты, как цветок душистых прерий,
И вырос не туды и не сюды.

За что? Ведь были помыслы чисты.
Но Главный Режиссер сказал: "Не верю".
В лесу бывают и похуже звери.
Свирепые подземные кроты

Совсем слепы, еще слепей, чем мы.
А все же, отличают свет от тьмы.

В здоровом теле дух живет подстать.
Мешки ворочать - не умом блистать.
Напрягши мускул, по себе не плачут.
Давайте танцевать ла кукарачу.
Давайте, как учил царь Соломон,
Лакать малагу и глодать хамон,
Или улиток из французской кухни.
Не, ну а чо. Хоть с голоду опухни,
Хоть будь, ващще, крутой такой аскет,
Спи на гвоздях, рахметовской доске
И думай целый день про ренормгруппу -
В финале все равно сведешься к трупу.
И дух людей уйдет, как дух скотов,
Туда, откуда нет назад мостов,
В сплошной облом всемирной паутины.
Что толку отличаться от скотины?
Что толку упражнять изящный слог?
От лености обвиснет потолок.
Летят с доносом птицы, несмотря
На то, что в мыслях не хулил царя,
На то, что в спальне не хулил богатых.
Ужо придут солдаты, аты-быты,
Обученные пиздить и стрелять.
Ренорм тебе покажут группу, блять.