Записки Летучего/Летающего Медведя

"Дельфийский оракул посоветовал Тесею взять на время плавания в путеводительницы Афродиту. Поэтому он принес ей жертвы на берегу, но - о, чудо! - принесенная в жертву коза превратилась во время предсмертных судорог в козла. Из-за этого чуда Афродита получила эпитет Козлиная" (Р. Грейвс, Мифы Древней Греции)

А хорошо.

I

Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.

II

Живите в доме - и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом -
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподнимаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.

III

Я век себе по росту подбирал.
Мы шли на юг, держали пыль над степью;
Бурьян чадил; кузнечик баловал,
Подковы трогал усом, и пророчил,
И гибелью грозил мне, как монах.
Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас, в грядущих временах,
Как мальчик, привстаю на стременах.

Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
За верный угол ровного тепла
Я жизнью заплатил бы своевольно,
Когда б ее летучая игла
Меня, как нить, по свету не вела.

После пары неудачных попыток решил его больше не читать, не омрачать воспоминания (относительной) молодости, но все остальное, что продавалось в аэропорту, читать было очевидно невозможно. Пришлось купить и прочесть. Тем более, рейс все откладывали и откладывали.

Ну, в отличие от его многих (если не всех) предыдущих больших вещей (романами они, наверно, все-таки не являются, как назвать точнее - не знаю), тут сюжет имеется, четко выстроенный, от начала до конца. Что хорошо. И позволяет четко, в свою очередь, понять, чего мне во всем этом деле неприятно (неприятно - это мягко сказано).

Тут вот какая штука оказалась. Есть хорошие, изредка, даже великие, писатели без "мистической подсветки" (c)avrukinesku - скажем, большей частью, Чехов, ну, а Довлатов или, тем более, Аверченко просто-таки чистые примеры. У Пелевина в ранних вещах она как раз была, за что многие литературные грехи хотелось простить. А тут она хуже чем ушла. Она стала использоваться для оживляжа в достаточно плоской политической публицистике. Кастанеду окончательно приспособили в "Крокодиле" советского периода карикатуры малевать. (Разумеется, то, что карикатуры малюются, для балансу, и на белых, и на красных не делает книгу более глубокой).

Самый главный point вот этой вот мистической подсветки - ощущение таинственности. Тут его не то что нет - это вообще текст человека, которому все понятно. Можно, конечно, сказать, что путаю автора с лирическим героем - это рассказчик такой вот циничный и бездуховный. Но, как известно, плохую дорогу не обязательно описывать ухабистыми стихами.

Клайв Льюис писал, что продолжать "Баламута", раз уж прием найден, можно было бы до бесконечности - но это очень опасное дело, писать от лица беса. В бесовском мире нечем дышать. Если бы я продолжил, пишет Клайв Льюис, я бы задохнулся сам и удушил бы читателя.

Но Пелевин не боится трудностей. И всегда готов найти черную кошку в темной комнате задохнуться сам и удушить читателя.

Британские ученые выяснили, что овощи могут общаться друг с другом

Между прочим, "На резуховидке Таля" - отличное название для рассказа. Или для мемуаров. Или для порнофильма.

Всегда их подлинную кличку
Давай, мой друг, героям басен.
Сробеешь - результат ужасен!
С твоим ослом пойдет на смычку
Десяток серых дурней, воя:
"Мои ведь уши у героя!
А этот визг и рев с надсадой
Моею отдает руладой:
Осел я! Хоть не назван я,
Меня узнают все друзья,
Вся родина Германия:
Осел тот я! И-а! И-а!"

Ты одного щадил болвана,
Тебе ж грозит десяток рьяно.

Я-то ее себе всю жизнь представлял по "Кошкиному дому":

Я свинья и ты свинья,
Все мы, братцы, свиньи.
Нынче дали нам, друзья,
Целый чан ботвиньи.

Так и думал - какие-то помои для свиней.

А там вон чего, оказывается.